(По поводу книги «Саньясин»)

У нас  есть время заняться «Савитри»... если только ты не хочешь что-нибудь спросить, нет?

Я спрашиваю себя, почему у меня больше нет ясного видения того, что я делаю?

Потому что конфликтуют две идеи. Это так. Поэтому между двумя точками зрения присутствует сомнение.

Две точки зрения: необходимость отречения и бесполезность бегства. Из-за этих двух идей появилось сомнение. Но в хронологическом порядке вещей сначала должна быть необходимость отречения, а потом открытие бесполезности бегства, и тогда вместо бегства должно прийти свободное возвращение, без привязанностей. Возвращение к жизни без привязанностей.

Другими словами, обычно, когда пишешь книгу, не можешь написать больше одного периода, потому что есть начало, развитие и кульминация, реализация. Затем другая книга, которая отталкивается от этой реализации и которая имеет весь опыт её бесполезности. А потом венец: свободное возвращение к жизни.

Можно все три объединить, но получится очень компактная книга.

Нет, всё должно быть вместе. Но я не знаю, как это сделать. Я начал и заметил, что это не то.

Как ты начал?

Есть стихотворение, очень короткое – не стихотворение: некий голос. Затем, в первой главе, мой герой должен сесть на корабль и уехать (как обычно). И он встречает саньясина. Он должен сесть на корабль, но там есть молодая женщина, или девушка, которая там с ним, и которую он покидает.

Куда идёт корабль?

Как всегда, далеко. Он должен уехать.

И где он встречает этого саньясина? Перед отъездом, или после?

Он его встречает первый раз, потом, второй раз, в момент отъезда, тогда он всё отменяет и уезжает с саньясином... Но то, что предшествует этому отъезду, там есть что-то неясное, я не знаю, что делать. Сначала я хотел сделать из этой молодой женщины символ красоты, богатства, любви, в общем, всего того, что действительно красиво, всего наилучшего из того, что может дать жизнь, от чего он отказывается и уезжает неизвестно куда, и он встречает этого саньясина. А потом я описывал это место, этого юношу и девушку, это очень красивое место, и мне всё это описание показалось таким бессмысленным, что я не смог продолжать.

(Мать смеётся)

Всё это было таким бессмысленным, вся эта красота, мне это показалось ничтожным.

Это тебя потянуло назад.

Но в моей жизни был такой момент: я находился в Южной Америке на чудесном острове, очень красивом, с женщиной, которая тоже была очень красивой, мне было дано богатство, у меня была возможность иметь много денег, словом, это действительно было самое лучшее в плане природной красоты, женской красоты и всего остального. И я сбежал. Я всё бросил и уехал.

Значит ты это рассказываешь?

Это то, что я начал рассказывать.

Но это неплохо!

Но мне кажется таким бессмысленным описывать всю эту, так называемую, красоту, что у меня ничего не получается. Мне это кажется таким пустым, мои слова лживы.

Но если ты занимаешь такую позицию, ты не можешь писать книги!

Ещё раз, как раз на днях я вспомнила вещи, которые написала, - которые я в определённый момент придумала и написала... в начале века, до твоего рождения, в Париже. И я сказала себе: «Надо же, почему я об этом подумала?». В том, что я написала, было следующее: «Её спасла любовь к красоте». Это была история женщины, которая испытала очень сильную боль от так называемой любви, как её понимают люди, но которая почувствовала потребность проявить любовь, любовь необыкновенной красоты; и тогда с этой силой и с этим идеалом она превзошла свою личную боль. Я написала такую маленькую книжку. Кстати, я не знаю, где она, но это не имеет никакого значения. Но я вдруг об этом вспомнила, я подумала: «Надо же! Почему я это вспомнила?..». Тогда я вспомнила траекторию сознания. В тот момент я хорошо понимала, что личные вещи должны быть превзойдены волей реализовать что-то более важное и более универсальное. И я проследила траекторию моего собственного сознания, как это началось, и потом оттуда я перешла... к другим вещам. Мне было восемнадцать лет. Это была моя первая попытка отойти от исключительно личной точки зрения и перейти к более широкой точке зрения, а также показать, что более широкая, более универсальная точка зрения позволяет нам преодолеть личные вещи. Но я говорила себе: «Почему я всё это вспоминаю?». Теперь я понимаю! Потому что ты написал о том же самом. Так вот, очевидно, что сегодня я не смогу написать то, что написала тогда, мне будет смешно!

Я могу написать, я всегда могу...

Тогда пиши.

Но мне это кажется таким...

Да, пустым.

... бессильным. Как если бы моё перо на самом деле лгало.

(Мать смеётся)

И я спрашиваю себя, не потому ли это, что я должен всё это оставить и решительно войти в другой мир, который совершенно отличается от этого.

Начать оттуда, где ты сейчас находишься?

Да.

По сути, может быть, ты выиграешь время.

Ты можешь провести эксперимент, записать то, что бы ты сейчас написал, а потом посмотришь.

Но куда это поставить? Я не знаю... Есть две вещи...

Может быть, это сейчас придёт!

С личной точки зрения, ты выиграешь много времени, если начнёшь оттуда, где ты сейчас.

Ты увидишь...

Ты можешь начать свою книгу с конца, и тогда ты увидишь, нужно ли начало (!), или же вместо начала будет продолжение. Это будет интересно!

Начать с удара кулаком, бах! То, что ты видишь и чувствуешь сейчас. Ты это поставишь в соответствии с главной линией, ты с этого начнёшь. А потом, когда ты это напишешь, ты увидишь, нужна ли поддержка того, что предшествовало, или можно перейти к тому, что было дальше.

Это интересный опыт

*

*   *

(Затем Мать читает две строки из спора со Смертью в «Савитри»)

А! Опять этот Господин...

На днях я пережила весь этот опыт. Это было так забавно!

Напрасно сердце у него взмывает в устремившейся молитве

И населяет яркими Богами необъятную, бесформенную Пустоту (1)

(перевод с английского: Леонид Ованесбеков)

Почему? Ты была в бесформенной Пустоте?

Я это видела, это было так забавно! Я всё это видела. О, это был необыкновенный опыт! Вдруг я оказалась вне, и нельзя сказать «над» (хотя это было над), вне всего человеческого творения, всего того, что создал человек во всех мирах, даже в самых тонких мирах. И. глядя оттуда, это было... Я увидела эту игру всех возможных представлений людей о Боге и о том, как приблизиться к Богу (к тому, что они называют «Богом»), и ещё невидимые миры и богов, всё это, одно проходило за другим, одно за другим. Это проходило (как написано в «Савитри»), проходило (жест как на экране) одно за другим, одно за другим... с искусственностью, с неумением выражать Истину. И с такой точностью! С точностью, которая пугала своей правильностью, потому что было ощущение, что мы находимся не более чем в воображаемом мире, в мире воображаемого творения, в котором нет ничего реального, не было ощущения... прикосновения к Вещи. И это было до такой степени, что становилось... ужасно мучительным: «Но тогда что? Что, что? Что действительно ИСТИННО вне всего того, что мы можем понять?»

И это пришло. Оно было вот таким: (жест сдачи) абсолютное устранение, полное, устранение себя, того, что может знать, что пытается знать - даже surrender недостаточное слово: некое устранение. И вдруг всё завершилось маленьким движением, какое может быть у ребёнка, который ничего не знает, ничего не ищет, ничего не понимает, не пытается понять, но который сдаётся. Маленькое простое движение! Простодушное, необыкновенно мягкое (слова не могут передать): ничто, вот так (жест сдачи), и сразу же Уверенность (невыразимая, пережитая), пережитая Уверенность.

Я не могла это долго удерживать. Но «это», оно чудесное.

Но страдание достигло максимума, чувство бесполезности человеческих усилий понять – охватить и понять – то, что не является человеческим, что находится за его пределами. И я говорю о человечестве и его высших достижениях, не так ли, когда человек чувствует себя богом... Это ещё было внизу.

Опыт продолжался, о, я не знаю, сколько, может быть, несколько минут, но это было... что-то.

Только была уверенность, что как только мы будем к нему возвращаться, даже если мы попытаемся сказать хоть одно слово (или даже не говорить), как только мы попытаемся каким-то образом его сформулировать: всё. конец.

Тем не менее, ТВЁРДО сохраняется уверенность, что творение НЕ является переходным средством для обретения истинного Сознания, это нечто, что имеет свою собственную реальность и будет иметь своё собственное существование В ИСТИНЕ.

Это следующий шаг.

Поэтому эта реализация (Пустота), это не цель, вот так. Уверенность, что это не цель. Это абсолютная необходимость, но это не цель. Цель, это нечто... способность сохранить это здесь.

Когда это произойдет, я не знаю.

Но тогда здесь всё изменится.

А пока мы готовимся.

Только есть одна вещь, которую я отметила (которую я обязана отметить), это способность воздействовать на других, которая бесконечно превосходит то, что было раньше. О! Это вызывает волнение везде-везде, везде, даже среди людей, которые лучше всего устроились в жизни и относительно довольны, насколько это возможно, - затронуты даже они.

Увидим, увидим.

Словом, дела идут. (2)

(Возвращаясь к «Саньясину»): Попробуй мой способ, думаю, у тебя получится!

(1) - In vain his heart lifts up its yearning prayer,

Peopling with brilliant Gods the formless Void

(X.IV.644)

(2) - существует запись последней части беседы.

Аудиозапись