У тебя плохое настроение, да, это видно издалека.

(Ученик высказывает многочисленные жалобы, а потом добавляет): и кроме всего прочего, в прошлый раз ты мне сказала, что эта Агенда тоже не представляет интереса, что её не нужно сохранять. А что я здесь тогда делаю?

Что? Что не нужно сохранять?

Твою Агенду.

Мою Агенду! Но я её очень бережно сохраняю!

О! Ты сказала, что тебе это не интересно.

Я? Я так сказала!?

Да, и ещё как!

Тогда я солгала.

Да нет же. Но ты сказала, что тебе это не интересно, что её нужно хранить в дальнем углу, или ещё где. А что здесь делаю я?

Ты, конечно, не понял, что я тебе сказала. Я сказала, что сейчас её не нужно публиковать, это совсем другое.

Да, это точно, сейчас её нельзя публиковать.

И через пятьдесят лет я назначила тебе свидание. Я была очень серьёзной: я смеялась. Если я смеюсь, значит, я серьёзная.

Нет-нет, малыш, это просто… ты не понял.

Нет, ты мне даже сказала, что если ты вдруг уйдёшь, то оставишь записку, чтобы она не была опубликована.

Опубликована? Точно не в газетах. Но, она будет для тех, кто интересуется йогой.

Если так, то это другое дело.

Я имела в виду газеты и журналы во внешнем мире. Я сказала: «Я не хочу, чтобы внешний мир смеялся над тем, что свято». Вот.

Конечно.

И всё. Это единственное, что я сказала. Возможно, я не совсем правильно выразилась, но я сказала, что это для тех, кто меня любит. И всё. Я отдам это тем, кто меня любил. Даже если они меня забудут, они смогут меня вспомнить. Это будет моим подарком для тех, кто продолжает меня любить. И я не собираюсь им дарить подарок, который ничего не стоит.

Нет-нет, это я не смогла правильно объяснить, потому что всё совсем не так! Для меня Агенда, это что-то слишком интимное и дорогое, чтобы отдать её на растерзание куче идиотов.

Да, я согласен! Но ты сказала (или мне так показалось), что ты сохранишь Агенду, чтобы она не попала в руки к тем, кто интересуется Работой.

Нет, это не так. Я сказала две вещи: если я дойду до конца, то я её, может быть, покажу людям, потому что там будет доказательство: «Тут не над чем смеяться, это ведёт ТУДА, где мы находимся». А если Господь решит, что это произойдёт не в этот раз, что же, я её отдам тем, кто меня любил, тем, кто жил со мной, кто работал вместе со мной, кто искал со мной путь – тем, кто имеет почтение к тому, что мы пытались делать. Это будет подарок, который я им, уходя, сделаю – если уйду. У меня нет такого намерения.

Да, я так надеюсь.

Вот. Ну что, ты доволен? Это то, что я хотела сказать. Возможно, я плохо выразилась.

Нет, но ты часто повторяла: «О! Меня это не интересует».

Нет, со мной такого никогда не бывает. Это именно (может показаться, что я насмехаюсь, но это другое), но именно когда… Послушай, тебе я могу сказать: у меня бывает такой насмешливый вид, потому что бывают моменты, когда это действительно опасно, действительно опасно. (1)

Я ненавижу драмы.

Я не хочу быть трагичной. Я предпочитаю смеяться над всем, нежели быть трагичной.

Поэтому, вместо того, чтобы напускать на себя важность и говорить, что это трудно, я шучу. Это совсем другое. Мне не нравятся драмы, не нравятся. Самые важные, самые возвышенные, самые величественные вещи могут быть сказаны очень просто. Не нужно быть драматичным, не нужно воспринимать ситуацию трагически. Я не хочу быть ни жертвой, ни героиней, ни… ни мученицей, не так ли, ничем подобным!

О, я понимаю!

Знаешь, мне не нравится история Христа.

А! Да, это…

Вот.

Бог, которого распяли, ну, нет.

Если он погиб, то погиб, и всё. И это не имеет значения.

Ты понимаешь?

О, да!

Так вот, это так.

Это именно это.

(тишина)

Малыш, пойди…

Нет-нет, если у меня иногда бывает такой вид, будто мне на всё плевать (ты об этом говоришь?), то это для того, чтобы не быть похожей на жертву или мученицу. Я ни жертва и ни мученица, мне они отвратительны.

Я понимаю.

Послушай, я тебе уже говорила, и это были не просто слова, я думала, что ты понял и вспомнишь это: всё, что я пишу, полностью зависит от твоей работы, в том смысле, что если бы тебя не было, то я бы не написала ни одного слова, только «благословляю вас». Только это, и всё. Это не из-за того, что у меня нет времени, или я не могу, но мне это не нравится. Когда мы что-то делаем вместе, когда мы пишем, у меня есть ощущение чего-то завершённого, обладающего необходимыми свойствами, чтобы быть полезным. Когда тебя здесь, для того, чтобы записать, нет, мне чего-то не хватает. Поэтому, если ты считаешь, что делать это бесполезно, то я сожалею – меня это обижает!

Нет, конечно!

Ты понимаешь?

Потому что это пришло свыше. Не отсюда, совсем не отсюда: это что-то, что было предрешено свыше и уже ОЧЕНЬ ДАВНО – очень давно. Прежде чем ты сюда приехал, у меня всё время было ощущение… Кстати, со времени ухода Шри Ауробиндо прошло не так уж много времени. Когда он был здесь, мне нечего было сказать, а если я что-то и говорила, то это была почти случайность. И всё. Потому что говорил он. А когда он ушёл, и я начала читать его книги, которые раньше не читала, я сказала себе: «Так вот же! Мне совсем ничего не нужно говорить!» И желание говорить делалось всё меньше и меньше. А когда я встретила тебя, ах! Мне это стало интересно, я подумала: «Вот, сотрудничество, можно сделать что-нибудь интересное».

Это всё не случайно, это не стечение обстоятельств – это было ПРЕДРЕШЕНО.

Всегда-всегда, всю мою жизнь, у меня было ощущение, что что-то должно быть сказано. Но, для того, чтобы придать этому совершенную форму, что я сама не способна сделать, вместо меня говорить будет кто-то другой, потому что я не умею это делать, не умею.

Что я могу дать миру, так это озарения – что-то, что откуда-то приходит, куда-то уходит и проходит через всё, что проявлено сейчас. Но для конкретной, фиксированной, материальной формы у меня не хватает терпения. Я могла бы быть учёным, я могла бы быть писателем, я также могла бы быть художником – на всё это мне никогда не хватало терпения. Это всегда было «чем-то», что двигалось слишком быстро, слишком высоко и слишком далеко. (2)

Я очень ценю красивую форму, мне она очень нравится. В моей жизни было время, когда я столько всего читала, я была библиотекой! Но я так не умею.

Конечно! Ты же не для этого пришла!

Мне очень нравится то, как ты пишешь, очень. Это одновременно что-то глубокое, очень гибкое, отточенное – как хорошо выточенная красивая статуэтка. Есть глубокое вдохновение, а у него - ритм и гармония. Мне это очень нравится. Я получила большое удовольствие, когда прочитала твою первую книгу. Удовольствие от открытия красивых форм, оригинального способа смотреть на вещи и их описывать. Мне очень понравилось. Я тебя сразу, спонтанно, поместила среди настоящих писателей.

Вот так. Я потратила своё время на то, чтобы сказать тебе это не потому, что считаю это бесполезным. Это правда.

Кстати, ты сильно ошибаешься: ты злишься не потому, что ты такой, а ты такой, потому что злишься! Всё как раз наоборот.

Ну вот, я достаточно поворчала, будем работать.

У меня есть самолюбие, я хочу, чтобы работающие со мной люди были довольны, мне это доставляет самое большое удовольствие. Идеал, не так ли, … мы никогда не бываем удовлетворены и никогда не будем удовлетворены – мы всегда будем двигаться от вдохновения к вдохновению. Но главное, чтобы мы чувствовали смысл существования. Твои слова меня задели больше всего!

(Мать пристально смотрит на ученика)

Малыш…

(1) – эта беседа должна была быть последней перед великим испытанием Матери.

(2) – здесь аудиозапись заканчивается. Мы отрезали окончание, посчитав его слишком личным.

Аудиозапись

При копировании ссылка обязательна: http://supersoznanie.com/