(О тантрическом гуру)

Ты видел А., он с тобой разговаривал, нет?... Х. ему сказал, что ты был мостом между мной и ним. Он сказал: «О! Сатпрем (он это даже сказал по-английски), Satprem was the bridge» (Мать улыбается). И тут же добавил: «But now we don’t need it any more!» (но теперь он нам не нужен) (Мать долго смеётся). Меня это сильно позабавило.

*

*    *

(Позже, про книгу о Шри Ауробиндо)

… всё, что можно написать настолько банально, настолько банально в сравнении с тем, что ощущаешь!

Да, по сравнению с общением с Шри Ауробиндо (если хочешь, по сравнению с идущей от него вибрацией), всё кажется таким примитивным, таким банальным. Даже самые…. словом, духовные переживания, которые кто-то пережил и описывает; даже самые сильные, самые светлые, самые полные переживания, по сравнению с общением с Шри Ауробиндо, кажутся такими незначительными, такими незначительными!

И сам способ письменного выражения… знаешь, это галеры. Это не очень приятно, не то, чтобы заниматься музыкой или живописью.

Да-да-да!

О! Уверяю тебя…

Это тяжко.

Это тяжко. Если бы я мог, я бы хотел быть музыкантом. Если бы я был музыкантом, у меня была бы совсем другая жизнь. Мне кажется, что мне всегда чего-то не хватало, чтобы открыть…

Нет, но может быть…

Не знаю, он говорил (он говорил в конце книги о Ведах, в главе о происхождении языков), кажется, он там говорил, что лучше подняться к источнику вибраций. По сути, по мере интеллектуализации, язык становится всё более и более жёстким и сухим.

Возможно, что когда у нас были только звуки (А и О, О особенно податливый, вся гамма О), возможно, что тогда язык был более гибким.

Теперь я это очень часто ощущаю. Как сказать?... Я всё время пытаюсь не говорить – я устаю от разговора. Да, это неприятно. Когда я вижу кого-нибудь, первое, что я делаю, это пытаюсь не говорить. И тогда, в тот момент, когда приходит Вибрация, то всё хорошо, появляется некое взаимодействие. И если человек хоть немного восприимчив, то это как… это тоньше, чем музыка, это вибрация, которая содержит закон гармонии. Обычно, через некоторое время люди испытывают нетерпение и хотят чего-то более «конкретного» (!), и они заставляют меня говорить. Они всё время настаивают. И тогда я чувствую (я нахожусь в некоей атмосфере, в некоторой вибрации), я сразу чувствую что-то, что делает вот так (жест падения уровня), и потом это затвердевает. Даже когда я бормочу (я бормочу из-за того, что пытаюсь быть более тонкой, не так ли), даже моё бормотание (смеясь) становится суше. Есть более полные, более содержательные вещи, и как только они начинают выражаться – О!

Это было вчера (ночью с позавчера на вчера), около трёх утра. Я находилась в таком месте, где было много здешних людей (ты был там) и для того, чтобы что-то СКАЗАТЬ, я пыталась музицировать. Там были три пианино, как будто вставленные одно в другое, и, чтобы играть на одном из них, мне приходилось пригибаться, и я играла. И как раз… О! Это был большой зал, люди сидели очень далеко, но ты был слева от меня с какой-то символической молодой женщиной (это значит, что вибрацию или ощущение, которое я получала от этой молодой женщины, и моё отношение с ней, я могла отнести к четырём или пяти здешним людям, это было похоже на сплав, это очень интересно, со мной так очень часто бывает). Итак, я стояла, согнувшись, и пыталась что-то объяснить: как это могло передать то. В конце концов, я поняла, что занимаюсь ненужной акробатикой и… там был большой рояль, и вместо того, чтобы стоять наполовину прямо, наполовину согнувшись, я села перед ним. Самое забавное, что все клавиши (там было две клавиатуры), все клавиши были как мраморированная бумага, которую мы делаем – голубые с прожилками! Не правда ли, чёрные клавиши, белые клавиши, верхние, нижние (они все были одинаковой ширины, достаточно широкие, вот такие), и они были будто обёрнуты этой… (но, это была не бумага), как будто они были обёрнуты голубым. Сидя напротив этого рояля, я подумала: «Ах! Вот!... Это нельзя сыграть физическими глазами, нужно играть СВЕРХУ».

И пока я играла, я говорила себе: «Так вот, что я всю жизнь пыталась делать с музыкой – играть на этой голубой клавиатуре».

Знаешь, это очень занятно.

Он появился вдруг, ЗВУК! Не физический, но такой полный, такой совершенный, что это было, как… как если бы что-то взорвалось, как… я не знаю, гораздо более полный, чем звук оркестра, что-то, что взорвалось, и это было так замечательно!

Я так сожалела. Потому что я подумала (смеясь): «По меньшей мере, я хотя бы раз услышала что-то стоящее!» Но это,… это был взрыв звука! Такой необыкновенный и сильный, что…Однако, пришло время просыпаться, было четыре часа.

Но, может быть, ты думал об этом. Возможно, ты думал об этом, это то, что ты хочешь выразить в твоей книге. Потому что это было место (я говорила тебе, что всё это время посещала мир выразительности), это было такое место.

Это очень-очень-очень просторное место, очень открытое, на этот раз там не было стен, не было потолка. Был только какой-то пол, очень светлый – очень светлый, светящийся, очень просторный и… очень пустой. Люди сидели, но стульев я не видела. Видны были только пианино, и они были очень странными: одно было таким, другое было другим, третье было вот таким, а то, что стояло напротив, было большим роялем (очертания пианино были не очень хорошо видны, но были видны клавиатуры, которые казались переплетёнными). Одно пианино, которое было здесь, было больше других, и я играла вот так, согнувшись. И было ещё одно, повёрнутое в другую сторону, и ещё был рояль, но у него была видна только клавиатура. Я подумала: «Почему мне так неудобно?» И я села. Тогда всё стало голубым – большие голубые клавиши. Я подумала: «Как же я буду играть?» Я попробовала играть как обычно и потом сказала себе: «Не получается, не получается…. А! Нужно играть сверху! Нужно играть сверху!» Тогда я положила руки, сосредоточилась и раз! О! Это было как… Это не было сильно, не было сильных звуков, но, о! Это было великолепно! Три, четыре – не ноты, не знаю, звуки, гармония.

Должно быть, это было это, ты об этом думал, ты хотел так выразить свою книгу. (1)

Да, я бы очень хотел…

Это придёт. Ах, это придёт!

Ну вот, мне нужно идти, пришло время.

Вот так, малыш, это придёт. (2)

(1) – странно, за несколько лет до этого, когда мы писали «Золотоискателя», у близкой нам ученицы было видение, где она видела, как мы печатаем, и из печатной машинки выходили не строки, но музыка.

(2) – существует аудиозапись этой беседы.

Аудиозапись

При копировании ссылка обязательна: http://supersoznanie.com/